ТавроФорум - Всякий-разный креатив, например.

Накопалось на старом винте.
Заголовок гласил: "Грайнд для самых маленьких"

НISTORIA MORBI

Иногда на меня что-то накатывает.Начинается всё не страшно, и даже где-то по-житейски. Тревожность, как правило, списывается на плохой сон, нытьё в груди - на позвоночник, изогнутый знаком вопроса, а нервозность - на тонкую артистическую натуру. Но я-то уже знаю - что это - начало...
Первый раз на меня накатило давно, около года тому. Тогда я и познакомился с Тяпой. Совершенно позабыл, какое было время года, впрочем, я ровно настолько же не уверен, какое оно сейчас.Но я не способен забыть, что, когда всё начиналось, было холодно. Не так, чтобы очень, но пар из рта валил вполне заметно. Хотя, я не уверен, где здесь причина, а где - следствие, когда Тяпа заглядывает в гости, у меня всегда идёт пар изо рта. То ли холодает, то ли я нагреваюсь, на манер больного трясучей лирорадкой. А скорее всего - мне это всё мерещится. Хотя, в этом я тоже не уверен.
Когда Тяпа пришла впервые, я уже недели две мучился, не понимая, что со мной происходит. Непонятные звуки и шорохи в ночи заставляли меня вздрагивать и покрываться холодным потом, хотя явно были не более чем заоконной кошачьей вознёй или скрипом балконной двери. Днём, на работе, я старательно прятал в карманах халата дрожащие ладони. Родители настоятельно рекомендовали сходить к врачу, но врачей я боялся, да и знал совершенно чётко, что психотропной химией травиться не стану.В начале второй недели в груди начало ощутимо ныть. Не болеть, не тянуть, а именно ныть - словно какой-то непослушный орган жаловался на жизнь, путая слова, растягивая гласные, пытаясь что-то выклянчить, точно избалованный карапуз, пускающий тянучие слюни над раскрашенной бирюлькой в витрине.Первый приступ длился около часа, и закончился, едва я зашёл в дрянную лавчонку - постыло-бытовое, остогыдлое препирательство между продавцом и ярко размалёванной, неопрятной, склочной старухой спугнуло занудное нытьё внутри, и Тяпа в тот раз придти не смогла.
Я не понимаю, какая здесь связь, но каждый раз, когда она начинает подбираться ко мне, первым начинает капризничатиь мой телефон. Маленькая серая трубка с зелёным пластмассовым глазом говорит мне, что нуждается в электричестве, и наотрез отказывается играть музыку, когда мне кто-то звонит. Только квакает, мяукает жалобно, канючит, умоляет дать ей хотя бы крохи, хоть минутку вожделённой сладкой подзарядки.А когда Тяпа уходит, электронная сволочь показывает в ехидном экранчике полный заряд, и гордо отказывается от того, чем мучила меня, клянчливо квакая и трясясь в кармане. Мне кажется, Тяпа вся состоит из нытья, жалоб и утробного воя, и к чему бы она не прикоснулась, всё тут же начинает на все лады ныть, стонать и оплакивать что-то, может, совсем в оплакивании не нуждающееся.
Во второй раз Тяпа пришла, смогла придти. и я чуть было не умер. В тот день, после полусуток причудливой пляски пальцев, испарины, резкости фраз и полного бессилия в попытках хоть как-то отвлечься от этого тошного, немощного и кривого состояния, Тяпа до меня дотянулась.Нытьё в груди сменилось тонким-тонким воем, от которого, казалось, сейчас раскрошатся зубы, спину свело, шею выгнуло, голова моя запрокинулась, и в немощно растянутой, вскрытой груди что-то стало. Не возникло, не шевельнулось, а стало, ничего не изменив. Во мне стала Тяпа, и сразу занялась любимым - запела. Она поёт как-то очень страшно, её песни очень быстро переходят от визгливых, невыносимо фальцетных воплей к неразборчивому бормотанию, несвязному, навязчивому, и явно безумному. Так мог бы бормотать, попискивая и пришепетывая, окончательно свихнувшийся человек, просидев лет тридцать на необитаемом острове - с иллюзорным намёком на разумность произносимого. А когда бормотание становилось почти привычным, фоновым, человек вдруг выпучивал глаза, и брызгая слезами и кровью из прокушенных губ, кричал, кричал, не умолкая, не останавливаясь, так, что закладывало уши, и мерзкий, животный тембр этого крика отдавал мне куда-то в горло и под рёбра, заставляя меня корчиться и зажимать уши судорожно скрюченными ладонями.
Потом я понял, что Тяпа - ласточка. Тяпа - это я её так назвал. Она меня иногда.. не хлопает, не бьёт, а именно как-то тяпает тяжёлым, неуклюжим влажным крылышком по горлу, изнутри, откуда-то снизу. Она всегда застаёт меня врасплох. Тяп! Сначала я очень пугался, когда она так делала - из глаз катились слёзы, и я долго не мог остановиться, трясся от отвращения и давился сухими рвотными спазмами, пытаясь выблевать Тяпу из себя. Потом я немного привык, и только взрагивал, как от громкого звука, и глотал всухую.Но она всегда застаёт меня врасплох. Хотя, Тяпа по-своему честна со мной - когда она тяпает меня своим мерзким отростком, заставляя обмирать и корчиться от прикосновения мокрых, слипшихся перьев к нёбу и глотке, она никогда не поёт.
Недели две назад, когда случилось страшное, я уже почти привык к ней. Лучше мне всё равно не становилось, и гадкая птица почти постоянно ворочалась во мне, пачкая меня изнутри своим ветхим телом, которое, похоже, гордилось своими трескучими птичьими косточками, проглядывающими из-под влажных перьев, на которые вечно налипала табачная крошка, когда она ползала по моим карманам. Особенно противно было натыкаться на неё пальцами, засовывая в карманы руки, чтобы хоть немного их согреть.
А две недели назад она убила моего мишку. Он был совсем небольшой, пушистый, очень добрый, и слегка лукавый. Защитить меня от Тяпы он был не в силах, но помогал немного отвлечься от того кошмара, в котором я привыкал жить. Мне очень нравилось гладить его по спине. Когда я его гладил, он ворчал как-то очень по-медвежьи, низко и уютно, и тяпины песни немножко отступали, звучали чуть тише, заглушаемые басовитым утробным ворчанием Мишки. Тяпа убила его, когда я был на работе. Она не приходила в меня целый день, и я был просто счастлив. Я даже несколько раз улыбнулся себе из зеркала, и мне это очень понравилось. Я улыбался надежде, что Тяпа меня оставит, перестанет мучить, не придёт больше. А когда я вернулся домой, Мишка молчал. В комнате было очень холодно, и у него изо рта шёл пар, как у меня, когда она приходит ко мне. Я гладил его по спине, но он так и не заворчал, не забасил, и его синтетическая шерсть под моей рукой становилась всё более сальной на ощупь. А вчера из-под этой шерсти начали проступать ломкие, хрустючие птичьи косточки.
Я убью эту тварь! - решил я вчера. Себя мне не жалко нисколь, а если и жалко, то эта жалость не моя, а Тяпы - она очень любит жаловаться, и старается научить меня, чтобы я тоже пел и пучил глаза, надрываясь хрипким дребезжащим воем. Нет, себя мне не жалко, а Мишку - очень. Он не мог защитить меня, а я, словно в ответ, не смог защитить его, и некому больше ворчать для меня, изображая настоящего большого медведя.
Я убью эту суку! - сказал я себе. Так я и сделаю. Сегодня.
Когда я решил убить Тяпу, я отдолжил на работе у нашего завхоза большой пистолет для забивания гвоздей. Наврал ему, внутренне корчась от страха - в кармане начинал попискивать мобильный- что затеваю ремонт. Вечером Тяпа опять раскричалась, и я так ослаб от её песен и копошения, что не нашёл в себе сил даже пошевелиться. А сегодня - найду. Канючащая визжащая сука умрёт, продолжая выть и причитать, и затихнет, пробитая железным холодным гвоздём. Она приходит всегда в груди, но там я могу по ней промахнуться. Поэтому я подожду, пока она проберётся в горло, чтобы тяпнуть меня исподтишка, и поныть, глядя на то, как я бледнею от отвращения и ненависти.
Мне нужно готовиться. У меня начинают дрожать кончики пальцев, и воздух стал немного холоднее - скоро она меня навестит.

Цитата:

Сообщение от Тильберт (Сообщение 2174611)

Накопалось на старом винте.
Заголовок гласил: "Грайнд для самых маленьких"

Внутри - Тяпа:

НISTORIA MORBI

Иногда на меня что-то накатывает.Начинается всё не страшно, и даже где-то по-житейски. Тревожность, как правило, списывается на плохой сон, нытьё в груди - на позвоночник, изогнутый знаком вопроса, а нервозность - на тонкую артистическую натуру. Но я-то уже знаю - что это - начало...
Первый раз на меня накатило давно, около года тому. Тогда я и познакомился с Тяпой. Совершенно позабыл, какое было время года, впрочем, я ровно настолько же не уверен, какое оно сейчас.Но я не способен забыть, что, когда всё начиналось, было холодно. Не так, чтобы очень, но пар из рта валил вполне заметно. Хотя, я не уверен, где здесь причина, а где - следствие, когда Тяпа заглядывает в гости, у меня всегда идёт пар изо рта. То ли холодает, то ли я нагреваюсь, на манер больного трясучей лирорадкой. А скорее всего - мне это всё мерещится. Хотя, в этом я тоже не уверен.
Когда Тяпа пришла впервые, я уже недели две мучился, не понимая, что со мной происходит. Непонятные звуки и шорохи в ночи заставляли меня вздрагивать и покрываться холодным потом, хотя явно были не более чем заоконной кошачьей вознёй или скрипом балконной двери. Днём, на работе, я старательно прятал в карманах халата дрожащие ладони. Родители настоятельно рекомендовали сходить к врачу, но врачей я боялся, да и знал совершенно чётко, что психотропной химией травиться не стану.В начале второй недели в груди начало ощутимо ныть. Не болеть, не тянуть, а именно ныть - словно какой-то непослушный орган жаловался на жизнь, путая слова, растягивая гласные, пытаясь что-то выклянчить, точно избалованный карапуз, пускающий тянучие слюни над раскрашенной бирюлькой в витрине.Первый приступ длился около часа, и закончился, едва я зашёл в дрянную лавчонку - постыло-бытовое, остогыдлое препирательство между продавцом и ярко размалёванной, неопрятной, склочной старухой спугнуло занудное нытьё внутри, и Тяпа в тот раз придти не смогла.
Я не понимаю, какая здесь связь, но каждый раз, когда она начинает подбираться ко мне, первым начинает капризничатиь мой телефон. Маленькая серая трубка с зелёным пластмассовым глазом говорит мне, что нуждается в электричестве, и наотрез отказывается играть музыку, когда мне кто-то звонит. Только квакает, мяукает жалобно, канючит, умоляет дать ей хотя бы крохи, хоть минутку вожделённой сладкой подзарядки.А когда Тяпа уходит, электронная сволочь показывает в ехидном экранчике полный заряд, и гордо отказывается от того, чем мучила меня, клянчливо квакая и трясясь в кармане. Мне кажется, Тяпа вся состоит из нытья, жалоб и утробного воя, и к чему бы она не прикоснулась, всё тут же начинает на все лады ныть, стонать и оплакивать что-то, может, совсем в оплакивании не нуждающееся.
Во второй раз Тяпа пришла, смогла придти. и я чуть было не умер. В тот день, после полусуток причудливой пляски пальцев, испарины, резкости фраз и полного бессилия в попытках хоть как-то отвлечься от этого тошного, немощного и кривого состояния, Тяпа до меня дотянулась.Нытьё в груди сменилось тонким-тонким воем, от которого, казалось, сейчас раскрошатся зубы, спину свело, шею выгнуло, голова моя запрокинулась, и в немощно растянутой, вскрытой груди что-то стало. Не возникло, не шевельнулось, а стало, ничего не изменив. Во мне стала Тяпа, и сразу занялась любимым - запела. Она поёт как-то очень страшно, её песни очень быстро переходят от визгливых, невыносимо фальцетных воплей к неразборчивому бормотанию, несвязному, навязчивому, и явно безумному. Так мог бы бормотать, попискивая и пришепетывая, окончательно свихнувшийся человек, просидев лет тридцать на необитаемом острове - с иллюзорным намёком на разумность произносимого. А когда бормотание становилось почти привычным, фоновым, человек вдруг выпучивал глаза, и брызгая слезами и кровью из прокушенных губ, кричал, кричал, не умолкая, не останавливаясь, так, что закладывало уши, и мерзкий, животный тембр этого крика отдавал мне куда-то в горло и под рёбра, заставляя меня корчиться и зажимать уши судорожно скрюченными ладонями.
Потом я понял, что Тяпа - ласточка. Тяпа - это я её так назвал. Она меня иногда.. не хлопает, не бьёт, а именно как-то тяпает тяжёлым, неуклюжим влажным крылышком по горлу, изнутри, откуда-то снизу. Она всегда застаёт меня врасплох. Тяп! Сначала я очень пугался, когда она так делала - из глаз катились слёзы, и я долго не мог остановиться, трясся от отвращения и давился сухими рвотными спазмами, пытаясь выблевать Тяпу из себя. Потом я немного привык, и только взрагивал, как от громкого звука, и глотал всухую.Но она всегда застаёт меня врасплох. Хотя, Тяпа по-своему честна со мной - когда она тяпает меня своим мерзким отростком, заставляя обмирать и корчиться от прикосновения мокрых, слипшихся перьев к нёбу и глотке, она никогда не поёт.
Недели две назад, когда случилось страшное, я уже почти привык к ней. Лучше мне всё равно не становилось, и гадкая птица почти постоянно ворочалась во мне, пачкая меня изнутри своим ветхим телом, которое, похоже, гордилось своими трескучими птичьими косточками, проглядывающими из-под влажных перьев, на которые вечно налипала табачная крошка, когда она ползала по моим карманам. Особенно противно было натыкаться на неё пальцами, засовывая в карманы руки, чтобы хоть немного их согреть.
А две недели назад она убила моего мишку. Он был совсем небольшой, пушистый, очень добрый, и слегка лукавый. Защитить меня от Тяпы он был не в силах, но помогал немного отвлечься от того кошмара, в котором я привыкал жить. Мне очень нравилось гладить его по спине. Когда я его гладил, он ворчал как-то очень по-медвежьи, низко и уютно, и тяпины песни немножко отступали, звучали чуть тише, заглушаемые басовитым утробным ворчанием Мишки. Тяпа убила его, когда я был на работе. Она не приходила в меня целый день, и я был просто счастлив. Я даже несколько раз улыбнулся себе из зеркала, и мне это очень понравилось. Я улыбался надежде, что Тяпа меня оставит, перестанет мучить, не придёт больше. А когда я вернулся домой, Мишка молчал. В комнате было очень холодно, и у него изо рта шёл пар, как у меня, когда она приходит ко мне. Я гладил его по спине, но он так и не заворчал, не забасил, и его синтетическая шерсть под моей рукой становилась всё более сальной на ощупь. А вчера из-под этой шерсти начали проступать ломкие, хрустючие птичьи косточки.
Я убью эту тварь! - решил я вчера. Себя мне не жалко нисколь, а если и жалко, то эта жалость не моя, а Тяпы - она очень любит жаловаться, и старается научить меня, чтобы я тоже пел и пучил глаза, надрываясь хрипким дребезжащим воем. Нет, себя мне не жалко, а Мишку - очень. Он не мог защитить меня, а я, словно в ответ, не смог защитить его, и некому больше ворчать для меня, изображая настоящего большого медведя.
Я убью эту суку! - сказал я себе. Так я и сделаю. Сегодня.
Когда я решил убить Тяпу, я отдолжил на работе у нашего завхоза большой пистолет для забивания гвоздей. Наврал ему, внутренне корчась от страха - в кармане начинал попискивать мобильный- что затеваю ремонт. Вечером Тяпа опять раскричалась, и я так ослаб от её песен и копошения, что не нашёл в себе сил даже пошевелиться. А сегодня - найду. Канючащая визжащая сука умрёт, продолжая выть и причитать, и затихнет, пробитая железным холодным гвоздём. Она приходит всегда в груди, но там я могу по ней промахнуться. Поэтому я подожду, пока она проберётся в горло, чтобы тяпнуть меня исподтишка, и поныть, глядя на то, как я бледнею от отвращения и ненависти.
Мне нужно готовиться. У меня начинают дрожать кончики пальцев, и воздух стал немного холоднее - скоро она меня навестит.

http://cs301201.userapi.com/v3012012...tau3-EA714.jpg